Оригинал взят у
Попытка размышлений о большой экологии
Почему мы так любим животных?
Мы их победили. Они избегают нас. Они прячутся. Мы вначале победили, потом истребили, потом победили, потом опять истребили и опять победили.
Мы по всем правилам оккупировали их территорию. Непокорных и крупных истребили. Покорных и слюнявых загнали в курятники и в псарни. Мелких и пушистых рассовали по квартирам, чтоб было на ком лежать утомленной руке. Совсем мелких загнали в подполье, где они пищат и грызутся. Тех, кто в дорогих шубках, размножаем, откармливаем, измеряем линейкой, затем снимаем их шубы и одеваем на себя.
Конечно, это грабеж. Но мы так не считаем. Мы считаем, что нам жить важнее, чем им. Ибо мы, во-первых, атом разобрали и получили из него бомбу. Потом автомобили бензиновые быстроходные, чтоб стоять в пробках и на перекрестках. Потом мы… Что ж еще… Непрерывно общаемся друг с другом по телефону, от этого неимоверная ненависть возникает вместе с дружбой, ибо спрятаться негде. Потом мы играем в футбол со всем миром, где на трибунах либо огромная злоба, либо дикое ликование с кровью и потасовками в зависимости от количества голов. Потом мы летаем очень быстро и не видим ни хрена внизу, где размещаются наши территории, отвоеванные у зубастых и пушистых.
Летаем мы вместе с нашими тетками, одетыми в ворованные у соболей шубы и в ворованные у быков туфли. Ничего не меняется от того, что мы взлетели или сели. Все выглядит одинаково, и сам полет не отличается от сидения перед полетом, чем мы очень гордимся, и, прилетая туда, куда не очень хотелось, садимся точно так же и едем, в общем, туда же, где опять садимся или ложимся, чтоб вечером опять идти туда, где опять садимся. То есть мы либо садимся, либо ложимся, чем очень гордимся.
Еще у нас есть фестивали кино, фото и писчебумажные, одинаковые по годам, по местам и по произведениям, чем мы очень гордимся, хотя победителей не перевариваем и не знаем, почему они победили и почему мы их не перевариваем.
Есть звезды, которые не переваривают публику, а публика держит их, как оккупированных пушистиков, чтоб рассматривать, как они едят, совокупляются и на что живут, подбрасывая им деньги, чтоб были лучше видны и не протестовали против совокуплений на подиуме. Этот главный интерес и удовлетворяется кино, ТВ, газетами, злобно кричащими из-под кровати: «Мне плохо видно!»
Есть еще армия и солдаты, хорошо одетые, вооруженные и не совсем сытые. Сидят на базах и в лесах, готовые к уничтожению солдат в другой одежде. Если их долго не использовать, будут бить друг друга, чтоб не терять форму.
У побежденных чешуйчатых и пушистых мы постепенно заимствуем полигамность. Только оглянувшись назад, знакомишься с половым партнером. Конечно, никакой волк или лев не оставляет после полового акта львице баранью ногу или пару копеек на расход. Но это нравы диких. Они исчезли вместе с дикими. Конечно, рычание, завывание, драки и укусы современных животных вызывают смех у разработчиков беспилотников и ковровых бомбардировок. И смех правильный. Только таким способом можно уравнять нас и продовольствие. Потому что дорогую спортивную мощную машину чтоб разогнать, надо уже не животных, а нас давить… Нас надо убрать с дороги… Она низкая, ей трудно давить человека. А 350 км/час надо. Приходится пускать впереди бульдозер с экипажем и без громкоговорителя. Пусть едет точно по маршруту… Трассу нужно очистить. Этим мы гордимся.
Рай для отдыха у нас старомодно изображают в виде пляжа и пальм. Хотя этого всего почти не осталось. Там непрерывно отдыхают победители на войне, на бирже, на кинофестивале. Толпа сгущается, сдвигается и телами рушит кирпичные стены. Полиция пока сзади, но скоро будет в первых рядах борьбы за существование. И мы, вместо того чтоб пережениться, перебьем друг друга, не прекращая общения в Facebook, и блоги с разоблачениями. А наши остатки залезут в берлогу и попросят убежища у тех, кто там еще жив, чтоб согреться и душу излить.